Раннее утро, такой же, буквально пару недель назад случившейся осени. Несмотря на то, что метеорологическая служба обещала бабье лето, дождина лупцует почем зря. Ветер будто вступил в сговор с дурацкими свинцовыми тучами: разгоняет капли до огромной скорости и звонко разбивает их о плотную поверхность прозрачного полиэтиленового дождевика. Не завидую тем чудакам, которые пришли на сегодняшнее мероприятие, полагаясь лишь на зонты.
Я где-то читал, будто нельзя начинать рассказ с описания погоды. Подумал об этом и сам над собой посмеялся. Да, хорошая шутка ставить рядом людей моей профессии и слово «читал». Но это факт: иногда я почитываю, причем не только узкоспециализированную литературу. Ну, так вот. Без описания погоды здесь никак. Это все равно, что пришел в театр на спектакль: открывается занавес, а там пустота, ну, или на дощатом истертом полу стоит одинокий стул. Мне такие спектакли не нравятся. Эй, режиссер! Тук-тук-тук! Ты чего про пост-апокалипсис показывать собираешься? Я, конечно, понимаю – поиск новых форм самовыражения и все такое, но два часа пялиться на драму, разворачивающуюся на фоне убогих декораций? Нет уж, спасибо! Мне такого и на работе хватает. Хотя там порой, такие спецэффект, что мама не горюй: бывает, даже сотрудники со стажем не справляются со своей пищеварительной системой.
А ведь театр – это великий вид искусства, способный вдохновлять людей и даже менять сознание. Бывает, выходишь из зала после представления и как будто по голове дали: совершенно непонятно как раньше-то жил без этого.
Конечно, сейчас совсем другое время: трудно конкурировать с обилием визуальных развлечений, предоставляемых через интернет. С другой стороны, ничто не заменит живое человеческое общение. Попробуйте провести допрос с пристрастием через веб-камеру: ничегошеньки-то у вас не выйдет.
Вот, вы спросите: «Чего вообще он заладил про свой театр?» Просто увиденный почти сорок лет назад спектакль действительно изменил мою жизнь. Помню все до мельчайших подробностей, как будто это было вчера. Представьте. На заднем плане, на фоне светло-лазурной занавеси светит огромное картонное солнце. Потом идет конструкция в бледных тонах, изображающая силуэт залитого лучами города. Слева и справа, по краям сцены декорации домов старинной застройки. На вывесках надписи: «Булочная», «Универмаг», «Прачечная», «Аптека». Под фонограмму какого-то невероятно жизнеутверждающего марша, на одном из столичных проспектов кипит жизнь. Туда-сюда по асфальту снуют старинные бутафорские грузовички и легковушки. На тротуарах дергаются, будто ушибленные током, куклы-марионетки, изображая спешащих по своим делам граждан. И тут, из-за кулис справа появляется он – высокий мужчина, настоящий живой человек, в длинной шинели цвета маренго, опоясанной коричневой кожаной портупеей с кобурой на боку. На голове у актера огромная, в цвет верхней одежды, гипертрофированная фуражка, с красным околышем и золотой кокардой. По сравнению с декорациями кукольного театра, а уж тем более самими марионетками, он выглядит гигантом. Музыка замирает. А управляемые из-за ширмы тряпичные персонажи начинают по очереди читать стишок. Тем временем главный герой, чеканя скрипучими начищенными сапогами, будто на параде, каждый шаг, добирается до центра сцены. Повернувшись к нам, зрителям, великан прикладывает вытянутую правую ладонь кончиками пальцев к голове, а потом улыбается, сверкая белозубой улыбкой. А позади него сияет желтый картонный круг нарисованного солнца, а марионеточный город и его обитатели застыли в раболепном экстазе. И тут какой-то мальчонка с красным платком на шее и старомодном картузе на голове называет имя гиганта. После того как главный герой был представлен малолетней аудитории, начинается основное действо, описывающее жизненный путь и подвиги человека в униформе.
Меня, тогда еще совсем мелкого мальчугана, поразило насколько легко и непринужденно этот жизнерадостный служитель правопорядка выполнял свою работу. И все-то его любили, и все-то им восхищались. Был он первым не только на службе: жизнь великана, несмотря на некоторые неудобства, связанные с ростом, также шла в гору.
В тот момент, когда на сцене закрылся занавес и в зале под потолком зажглись светильники, моя зависть переросла в мечту, а мечта определила выбор будущей профессии. Позже я видел множество фильмов, читал книги, романтизирующие профессию борцов с преступностью. Но этот спектакль, именно он стал благословением и проклятием моей жизни.
Вот так и сейчас, если не описывать погоду, которая является неотъемлемой частью декораций сегодняшней постановки, то представление получится недостаточно убедительным. И кто знает, может именно сегодняшнее действо станет поворотным моментом в чьей-то судьбе.
Итак. Осень. Как из ведра льет дождь. Место действия – одно из престижных кладбищ столицы. Чтобы найти последнее пристанище здесь, надо еще при жизни несколько раз перезаложить душу дьяволу, ну или, на худой конец, снискать всенародную любовь. Однако и это не может гарантировать получения вакантного местечка в отнюдь не дешевой земле главного города страны.
До начала первого акта времени еще предостаточно, однако, у главного входа, на площади с внушительного размера храмом, под аккомпанемент местного воронья уже собираются действующие лица, пока, в основном, массовка.
Все началось вчера, когда руководство собрало сотрудников нашего ведомства, чтобы самолично объявить о начале операции. И хотя никто до сих пор так и не раскрыл всех деталей, мероприятие, должно быть, намечается грандиозное, ведь начальство обычно оглашает свою волю в бумажном виде, посредством приказов, засунутых в небольшие плексигласовые кармашки на доске для этих самых приказов. Необходимо все организовать по высшему классу, без сучка и без задоринки. Вот мы и стараемся. Правда, как выяснится позже, при всей тщательности планирования, главный герой таки немного задержится, по причине пробок случившихся, чтобы высшие чины добрались сюда вовремя и с комфортом.
Я и еще несколько офицеров из других отделений отвечаем за безопасность и приватность мероприятия. Сегодня кладбище закрыто для посещения, и здесь не должно быть ни одного гражданского, а уж тем более никаких журналистов, только мы, серые волки. И хотя цвет нашей униформы, вот уже как несколько лет, совсем другой, это мало что меняет.
Едва забрезжил рассвет, как лучшие сотрудники, проверенные в борьбе со старушками и студентами на демонстрациях, оцепили периметр и рассредоточились по территории некрополя.
Вверенной мне группе поручен участок в северной части кладбища, сильно вдалеке от центральных аллей. Там-то и должна случиться кульминация сегодняшнего представления. Именно туда сейчас я и направляюсь, чтобы проверить личный состав и дать дополнительные наставления, касательно операции.
Дождь как будто бы поутих, а вот небо наоборот – еще больше нахмурилось. Останавливаюсь и закуриваю под взглядами каменных изваяний героев и антигероев прошлого. Иду дальше. Кто вы? Я узнаю портретные черты на бюстах и статуях в полный рост, читаю знакомые имена, выгравированные на гранитных тумбах монументов, но все перемешалось во времени так, что теперь уже не поймешь, какую роль отыгрывал тот или иной человек в жизни, а каким был по своей сути.
Как будто прочитав мои мысли, ветер налетел с новой силой: нарвал полумертвых листьев и бросил их завариваться в лужах на сморщенном асфальте старых кладбищенских аллей. Оглядываюсь. Понятно, что никого постороннего в округе нет, и это движение чисто инстинктивное, чтобы успокоить подсознание. Ого! Далеко же я успел забраться вглубь города мертвых. А ведь казалось, только что шел по свежей ровненькой брусчатке центральной галереи.
Странно, но при всем нашем неприятии смерти на кладбище невозможно просто идти и смотреть перед собой, всегда хочется разглядывать лица на надгробиях, читать фамилии и имена, даты жизни. Странное, такое любопытство. Может это какая-то форма высокомерия? Смотрите, вас уже нет, а я, я живой! Хотя им-то, по большому счету, уже наплевать. Их не волнует то факт, что они все потеряли, и местечко здесь на элитном погосте, для них тоже пустой звук. И мелькают перед глазами посетителя стоящие рядом вперемешку эпичные надгробия ушедших в одну на всех непроглядную бесконечность криминальных авторитетов, публичных персон и деятелей культуры, а так же чиновников. Между ними сиротливо затесались тривиальные могилки простых обывателей, умерших еще в те времена, когда кладбище не было столь перенаселено, и стоимость места здесь не равнялась цене на приличную квартиру в центральном районе столицы. Забавно, кто-то возвел над несколькими захоронениями металлическую конструкцию со стенками из сетки Рабица. Интересно импровизированный склеп – это защита от пафосных обитателей некрополя или же сами упокоившиеся внутри основательно проржавевшего железного сооружения представляют опасность для окружающих даже после смерти?
И не стыдно мне шутить на такие темы? А вот ничуточки. В таком месте без иронии никак. Хотя я еще не настолько стар, чтобы забыть, сколько лет живу на этом свете, но все же, и ежу понятно, что рано или поздно все мы окажемся ниже уровня горизонта, зарытыми в той или иной отдаленности от центра нашей необъятной родины, а некоторые даже за ее пределами. С другой стороны глупо желать себе долгой жизни. Я бы хотел исчезнуть, в таком возрасте, когда еще не успею надоесть окружающим своим брюзжанием. Да именно окружающим, ведь родные и близкие, либо уже ушли навсегда в вечность, либо потерялись, где-то в пути. Трудно ужиться с человеком, балансирующим между идеалами и реальностью и пытающимся склеить трещины между этими параллельными мирами спиртосодержащими напитками.
Опять перетянул все внимание на себя, а между тем я и мои коллеги всего лишь статисты, муравьи по сравнению с фигурой главного героя. Вот, кстати, и они: сбились в стайки и дымят почем зря, коротая время до своего выступления на чужом бенефисе. Киваю им, они так же безмолвно отвечают. В течение нескольких минут провожу инструктаж, что предстоит делать и кто где должен находиться, когда все начнется. Разговаривать нам особенно больше не о чем, и я отправляюсь дальше. Пойду, проверю следующий пост, а заодно прогуляюсь по тихим дорожкам этой части кладбища.
Если пересчитать количество сотрудников собравшихся сегодня здесь: стоящих в оцеплении по периметру, а так же патрулирующих близлежащие кварталы, непременно возникнет вопрос – «А кто же охраняет правопорядок на улицах города? Кто стоит на страже закона и справедливости?» Да кого вообще все это интересует? Главное в нашем деле – приказы начальства, а все остальное – лишь буквы в учебных пособиях и уставах.
«А граждане, как же они?» – спросите вы. А что они? Несчетное количество фильмов и книг приучило людей к мысли, что справедливость непременно торжествует, пускай, не здесь и не сейчас, но хотя бы где-то, и от этого они перестали ее желать для себя. Умываясь отписками, граждане успокаивают себя «здравыми», по их мнению, рассуждениями и забитыми в подсознание мыслями о том, что мир не идеален. Проглотив очередную обиду и состроив брови домиком, обыватель восклицает: «Да ладно, ведь могло быть и хуже!» – и непременно кивает в сторону еще одного, другого, факта вопиющей безнаказанности и преступного бездействия органов. И действительно, всегда может быть и хуже – попустительство в мелочах ведет к более чудовищным допущениям. А оправдание любой, даже самой лютой дичи, человеческий мозг найдет в любом случае: «Это же только один раз – не всю же жизнь в лейтенантах сидеть, а потом ни-ни, потом опять стану грозой преступного мира и муха не проскочит». Однако незаметно для себя накапливаешь целую кучу таких оправдалок, которые в один прекрасный момент подобно сорвавшейся с вершины горы снежной лавине погребут под собой все праведные установки и благие побуждения. Конечно, многие преспокойно выбираются, благо коллеги всегда готовы протянуть руку помощи, и уже безмятежно продолжают скользить по ровной белой глади беспринципности в далине уснувшей совести. Кто-то, самые практичные и хитросделанные, сознательно обходят опасные склоны, умудряясь при этом выгодно пристраиваться и с молниеносной скоростью продвигаться по службе. А остальные так и остаются лежать в обнимку со своей разломанной мечтой под грузом вины.
Как-то уж больно все безрадостно получается? Может, я неправ? Может, просто наговариваю? А давайте, поиграем в игру? Назовите три слова, с которыми у вас ассоциируется полиция. Не торопитесь, подумайте, а я пока снова закурю.
Ну, что? Придумалось что-нибудь? Защита, надежность и честность? Да ладно вам! Даже у меня язык не поворачивается такое сморозить. Ну, может только в наш профессиональный праздник, и то лишь для вида, перед начальством. Ну? Я жду! Хотя, лучше никогда не произносите то, что думаете на самом деле, а не то я или мои товарищи обязательно придут за вами и утащат за бочок. Шутка! Но все же, ведите себя осмотрительно и не искушайте судьбу.
Внезапно что-то проскрипела запрятанная в боковом кармане кителя рация. Чертыхаясь через зажатую в зубах уже прикуренную сигарету, шуршу жестким пластиком дождевика и спустя пару нецензурных фраз, все же достаю переговорное устройство:
– Дозорный-один, это Вельзевул. Что у вас стряслось? Прием.
– Вельзевул, это Дозорный-один. Клиент на подходе. Повторяю: клиент скоро прибудет. Переходим ко второму этапу операции. Прием, – отвечает изуродованный динамиком голос.
– Дозорный-один, это Вельзевул, принято. Отбой.
Ну, все понеслось. Хватит лясы точить: пора приниматься за работу. Отдаю по рации приказ строится вверенным мне группам, а сам почти бегом спешу к главному входу.
Пока я добирался, черный наглухо затонированный фургон успел подъехать к ступеням высокого крыльца огромной кладбищенской церкви. И вот шесть особо крупных сотрудников, пристроившись у задней двустворчатой дверцы микроавтобуса, уже принимают длиннющий, на скорую руку обшитый бордовым бархатом, почти трехметровый ящик. Это что ракета? Я, конечно, догадываюсь о том, кто внутри. Это только в обывательских шуточках сотрудников правопорядка принято считать тугодумами. Но в это трудно поверить. Мозг наотрез отказывается принимать очевидный факт. Я ведь еще лет в восемь догадался, что он вовсе не настоящий, как и Дед Мороз и прочая сказочная дичь. А теперь, вот вам, нате! Великан оказался вполне реальным и… Хотел сказать: «…живым». Ирония.
Если бы все взгляды сейчас не были устремлены туда, на виновника сегодняшнего сборища, наверняка кто-нибудь увидел мою, не соответствующую моменту, идиотскую улыбку. Надо бы собраться немного. Проще сказать, чем сделать. Как обуздать бурю, бушующую в моем мозгу, бешеное биение сердца, дрожь, разбившую все тело. Оглядываюсь на коллег. Им, похоже, вообще все равно, стоят себе с суровыми лицами, заранее заготовленными для подобных ситуаций, безупречно отыгрывая свои роли. Вы это серьезно? Неужели ни у кого сердце не екнуло?
Тем временем, помещенное в импровизированный гроб тело уже пропало в высоченном проеме храма. Вот бы пробраться туда: взглянуть хоть одним глазком на легенду. Но не дослужившимся до высших офицерских чинов путь туда заказан. Наше место на галерке. Ладно, возможно, повезет, когда закапывать будут.
Хорошо, что я, как отвечающий за личный состав, сам в построении участвовать не обязан. Поэтому, подождав еще несколько минут, срываюсь с места и быстрым шагом направляюсь в старую часть кладбища, чтобы занять место с хорошим обзором на финальную сцену.
Двигаюсь по уже знакомому маршруту. Однако на этот раз изваяния и памятники не слишком меня заботят. Всю дорогу в голове нескончаемой чередой крутятся сценки из старого спектакля, потом четверостишия из детской книжки превращаются в сценарий и вместе с ожившими персонажами с иллюстраций становятся мультфильмом. Сердце бьется все сильнее. Ноги сами собой срываются на бег. И вот звуки шуршащих по листьям капель, крики ворон, и гул шумящего вдалеке за высокой оградой города, внезапно исчезают, а ожившие иллюстрации превращаются в документальное кино. На воображаемом таймлампсе длинною в жизнь обычный постовой превращается в лихого следователя. Пролетают годы, а вместе с ними и сотни раскрытых преступлений: банальных, примитивных, беспричинно жестоких, изредка изобретательных и изощренных. Еще немного, и заматерелый борец с преступностью оборачивается усатым грузным генералом.
Дыхалка меня подводит, но, собрав силы, я делаю последний рывок: надо досмотреть мой небольшой фильм до конца.
Дальше пенсия. Со сверхсветовой скоростью проносятся годы. На заднем плане мерцают декорации. Вот уже одна эпоха канула в лету, уступая место новому времени. Вырастают внуки, появляются правнуки, и тоже вырастают. А дряхлеющий великан неподвижно сидит на фоне сменяющихся картинок и смотрит прямо на меня безучастным пустым взглядом. Еще мгновение. Но тут картинка обрывается.
Задыхаюсь, истекая соплями и слюной. Ни воли, ни физических сил бежать больше, нет. Но этого уже и не требуется: я стою у свежевырытой трехметровой траншеи и смотрю на утоптанную на ее дне землю. До нижней точки всего какие-то два метра, но кажется, что под ногами разверзлась целая пропасть, пугающая и одновременно завораживающая своей пустотой. И если ж оказался там, на дне, то это навсегда.
Скрежет из рации в очередной раз возвращает меня в реальность: с религиозным обрядом покончено, и траурный экипаж уже на подъезде. Скоро кульминация. Со всех концов кладбища к яме подтягивается личный состав. Мы спешно строимся в шеренги по обе стороны аллеи и покорно ожидаем прибытия главного героя.
С минуту праздного стояния, и вот показался черный микроавтобус-фургон. Следующий час – нескончаемая череда речей перед открытым ящиком с уже безразличным ко всему великаном. Отсутствие искренности сегодня скупается обилием бутафорских венков и кипами живых цветов. Я то и дело привстаю на цыпочки, чтобы лучше разглядеть финал спектакля. Хотя по сути ничего нового – набор одних и тех же слов про заслуги, вечную память и прочая патетическая дребедень, растасованная в произвольном порядке. Вспышки камер прикормленных журналистов, которые разнесут все услышанное по медиа-каналам, снова перемешав слова. Чуть с края сиротливо прибились родственники, похоже, до них вообще никому дела нет.
За тягомотиной помпезных выступлений неотвратимо наступила кульминация. Холостые выстрелы брызнули в небо черным вороньем. И теперь уже окончательно упакованный главный герой навсегда покинул сцену, погруженный ниже уровня горизонта.
Вот, и все. Занавес. Последний выход великана показался мне каким-то незначительным и блеклым, больше похожим на камео давно позабытой звезды. Пожалуй, даже сам анонс представления был более громким и интригующим. Но, ничего не поделаешь: такова участь всех героев, ставших по той или иной причине не актуальными.
Не успели еще кладбищенские набросать горку земли, а весь руководящий состав, как по мановению волшебной палочки, мгновенно исчез. Мои коллеги, оказавшиеся здесь больше не нужными, рассеянно покидают место действия, чтобы разъехаться в разные концы серого изрядно вымокшего мегаполиса. Я все еще стою поодаль, не решаясь подойти к месту, которое по идее должно было бы стать моей новой святыней. Смотрю на теряющийся среди старых могил холмик земли, похожий на средних размеров грядку, и воткнутый рядом деревянный крест. Не думаю, что он был верующим, хотя, кто его знает: какие метаморфозы могли произойти в сознании престарелого служителя правопорядка в конце жизни?
Думаю: «А когда все изменилось для нас, поборников справедливости?» Может, когда нам приказали сменить свистки на дубинки? Именно тогда все отвели глаза в сторону и приняли под козырек. В тот самый момент мы стали цепными псами, оставив в прошлом свою почетную обязанность быть защитниками слабых. Конечно и время теперь не то: старушки перестали стирать белье на льдинах, а некоторые даже вздумали восстать против тех, кто выписывает нам зарплату. Школьные хулиганы нынче, и вовсе, отнюдь не поездками на подножках трамваев промышляют. Конечно в лицо, люди по-прежнему с нами учтивы и добродушны, но все: и мы, и они прекрасно понимаем, что служащие органов теперь охраняют отнюдь не покой рядовых граждан, а борьба с преступностью нынче – скорее манипуляции со статистикой. Обыватели существуют в параллельной от нас реальности и стараются не пересекаться, даже в моменты крайней необходимости.
Я достал сигарету и, несколько раз крутанув колесико упрямой зажигалки – моего мини молитвенного барабана, таки прикурил. Затянулся и выпустил в сырой безнадежный осенний воздух часть своей жизни вперемешку с табачным дымом. Обычно этот ритуал успокаивает, однако на этот раз дзэнская магия не сработала, и перед глазами снова возник усатый гигантского роста старик. Словно древний истукан свысока беспомощно взирает он на то, во что превратились все мы. А где-то за кадром школьник из спектакля звонким голосом читает добрый стишок про бравого служителя правопорядка, но, кажется, что мальчуган просто издевается. Может это призрак какой-нибудь актрисы, озвучивавшей мальчишек в старых мультфильмах? Я оглядываюсь по сторонам – вокруг никого. Но по–прежнему откуда-то из незримого далёко, непрекращающимся эхом доносятся строчки, про доблестную службу и про покой граждан. Возможно, конечно, что каждый день, неосознанно сражаясь со своей совестью, я окончательно потек крышей, и сегодняшний спектакль вытащил все наружу. Возможно. Но и это я как-нибудь переживу. Надо просто, подумать о чем-нибудь другом, хорошем, например, о деньгах, а лучше всего поскорее покинуть это место. Безучастно уйти, как и всегда. А, великан? Пусть себе лежит там, где его зарыли, ведь время таких, как он ушло навсегда.
Заученным до автоматизма резким движением я развернулся на каблуках в сторону главного входа и быстрым шагом направился в неуютный серый город. Лучше бы нам вернули старую расцветку. Кто знает, может во время очередной реформы мы опять облачимся в серое, чтобы слиться с безучастными промозглыми улицами.
